Фи́лип Гласс (англ. Philip Glass; род. 31 января 1937, Балтимор) — американский композитор.
Гласс называет себя создателем «музыки с повторяющейся структурой». Считается, что наиболее зрелые из его ранних работ имели много общего с тем, что принято называть минимализмом, но музыкальный стиль Гласса существенно эволюционировал.
Сегодня он считает себя композитором-классицистом, отмечая, что хорошо владеет гармонией и контрапунктом, изучая творчество таких композиторов как Франц Шуберт, Иоганн Себастьян Бах и Вольфганг Амадей Моцарт.
Гласс называет себя создателем «музыки с повторяющейся структурой». Считается, что наиболее зрелые из его ранних работ имели много общего с тем, что принято называть минимализмом, но музыкальный стиль Гласса существенно эволюционировал.
Сегодня он считает себя композитором-классицистом, отмечая, что хорошо владеет гармонией и контрапунктом, изучая творчество таких композиторов как Франц Шуберт, Иоганн Себастьян Бах и Вольфганг Амадей Моцарт.
Филип Гласс родился в еврейской семье. Его родители — Бенджамин Чарльз Гласс (1906—1974) и Ида Гулин (1906—1983) — были детьми иммигрантов из России (ныне Литва). Отец владел магазином грампластинок.
В молодости Филип Гласс сотрудничал с индийским композитором Рави Шанкаром, который стал его учителем и повлиял на всё дальнейшее творчество.
Ф. Гласс приобрёл всемирную популярность в 1983 году после создания саундтрека к первому фильму трилогии Годфри Реджио «Койяанискаци», «Повакаци», «Накойкаци».
Он известен своей оперой «Эйнштейн на пляже» (пост. в 1976 году Робертом Уилсоном) и многочисленными звуковыми дорожками к таким американским фильмам, как «Кундун» («Kundun»), «Шоу Трумана» («Truman Show»), «Часы» («Hours»), «Кэндимен» («Candyman»), «Иллюзионист» («Illusionist», 2006) и минималистическими работами «Music in twelve parts», «Music with changing parts».
Гласс написал музыку для церемонии открытия Олимпийских игр 1984 года в Лос-Анджелесе.
В 1968 году Гласс основал группу Philip Glass Ensemble, для которой он по сей день пишет музыку и в которой играет на клавишных инструментах.
В 1970 году совместно с режиссёром Ли Бруером и другими сподвижниками организовал в Нью-Йорке театральную компанию «Mabou Mines».
Его композиция «Pruit Igoe» прозвучала в первом трейлере Grand Theft Auto IV, который вышел 30 марта 2007 года. Также композиция звучит в самой игре на радио Journey. Кроме того, она используется в фильме «Хранители» в сцене воспоминаний доктора Манхеттена. В сериале «Клиника» (5 сезон) звучит композиция «Koyaanisqatsi». В игре Chime используется его композиция «Brazil».
Гласс — автор музыки к фильмам Андрея Звягинцева «Елена» и «Левиафан».
Фильмы с музыкой Филипа Гласса трижды номинировались на «Оскар».
В 2007 году вышел документальный фильм о жизни и творчестве Филипа Гласса режиссёра Скотта Хикса «Гласс: Портрет Филипа в двенадцати частях» («Glass: A Portrait of Philip in Twelve Parts»).
Филип Гласс в рассказах Пелевина
DPP(NN).МОЩЬ ВЕЛИКОГО ЧИСЛА. Роман I 29
(В этом произведении многие имена немного искажены, например: Даниил Хармс указан как Даниил Хирмс (в эпилоге), Данте как Данто, Филип Гласс как Филип Гласе, Борис Моисеев как Борис Маросеев.)
Степа был счастлив с Мюс. Как только ее фольклорный грант кончился, он взял ее на ставку, придумав для нее должность «первый референт с правом финансовой подписи». Это, как заметил бы покемон-аналитик, было весьма прозрачным символом: Пикачу давал подержаться за свой большой толстый «Mont-Blanc» и даже доверял выпустить из него струйку жидкости.
Оказалось, что знакомство с современным городским фольклором – лучшая школа бизнеса. Мюс хорошо понимала, что требуется от бизнесмена в России – быть немного вором, немного юристом и немного светским человеком. У нее была прекрасная деловая хватка, и ей можно было доверить любую работу.
Банк работал как часы. На память о чеченской крыше остался только подарок Мусы – сделанная из крупнокалиберного патрона настольная зажигалка с выгравированной сурой из Корана. Все в Степиной жизни, казалось, было устроено для счастья.
Кроме одного.
Ему исполнилось сорок два года. А следом, как подсказывала логика, должно было исполниться сорок три.
Чем ближе становилась страшная дата, тем чаще Степа вспоминал слова Бинги, пытаясь найти в них смысл, пропущенный прежде. Постепенно в его уме созрел план, который, как казалось, способен был решить его проблемы. План был лукавым и казуистическим. Но мог и сработать.
Бинга ничего не говорила ни про «43», ни про «34». Она говорила только про лунное и солнечное числа. И ужас, который она напророчила, должен был начаться тогда, когда Степе исполнится лунное число лет.
Болгарская ясновидящая сказала:
«Солнечное число может быть любым. И лунное тоже. Дело не в числах, а совсем в другом».
В чем дело, она не объяснила. Но это, предполагал Степа, могли быть сила воли, решимость, бесстрашие – или что-нибудь вроде того. А если, думал он, проявить эти качества, и на год подменить числа силы другой парой, лишив «43» лунного статуса, а значит, и возможности вредить? А потом тихо вернуться в лоно старой веры… Эта мысль была заманчива до головокружения.
И Степа решился. Дождавшись момента, когда в делах наступило затишье и никаких серьезных операций не предвиделось, он совершил простой ритуал, который, однако, заставил его сердце биться так, как если бы это была черная месса. Записав числа от одного до девяносто девяти на кусочках бумаги, он кинул их в пустую сахарницу. Повернув лицо к люстре, он умоляюще сказал:
– На время, только на время, клянусь!
Вселенная промолчала, и Степа вытянул жребий. Выпало «29». Лунным числом, соответственно, оказалось «92». В новом числе семерка тоже присутствовала – как разность входящих в него цифр. Степа перевел дух. Похоже, это был знак.
Он начал жить по-новому. Внешне все оставалось прежним, но выстроенные вокруг числа «34» ритуалы и священнодействия, из которых складывалась его жизнь, уступили место новым, обращенным к числу «29». Первые несколько дней, прожитых по новым правилам, были наполнены ужасом, смешанным с эйфорией, – словно в Степину душу мелкими дозами поступало то чувство, с которым самоубийца-оптимист шагает из окна в лучший мир.
Все вокруг было непредсказуемым и новым. Выходя в зимний сад пить кофе, он подозрительно оглядывался по сторонам, словно ожидая удара молнии возмездия. В саду играла тихая музыка – Филип Гласс, любимый Степин композитор. Опера «Эхнатон», посвященная египетскому фараону-реформатору, который сверг старых богов и провозгласил нового, казалась Степе историей про него самого. Тем более что, помимо личного бесстрашия, необходимого для радикальных духовных разворотов, были и культурные параллели: Эхнатон поклонялся солнечному диску, а Степа руководил «Sun-банком».
Катастрофа произошла, когда Степа уже решил, что эксперимент удался. Однажды, доедая за завтраком тост с клубничным джемом (теперь он совершал двадцать девять движений челюстями вместо тридцати четырех, отчего казалось, что пища попадает в желудок недожеванной), Степа протянул к хрустальной розетке вилку, и вдруг увидел, что она означает не «34», как это было всегда, а «43».
Комментариев нет
Отправить комментарий